«Самой громкой славой среди представителей «реалистического» и «обличительного» направления пользовался художник, стоявший совсем в стороне от всех кружков и партий, никогда не участвовавший в передвижных выставках, отказавшийся от каких-либо связей с художественным миром и шедший вполне самостоятельным путем. То был Василий Верещагин - самое одно время популярное во всем русском искусстве лицо - не только в России, но во всем мире, заставившее волноваться и горячиться до одурения не только Петербург и Москву, но и Берлин, Париж, Лондон и Америку», - писал о Верещагине его современник, знаменитый критик Александр Бенуа, автор «Истории русской живописи».
Художник Михаил Нестеров так описывал свои впечатления от знакомства с Верещагиным: «Голос Василия Васильевича был резкий, металлический, тонкий, неприятный. Но речь живая, образная, увлекательная. Привычка, чтобы его слушали, сказывалась тотчас же… Он весь был полон собой, своим прошлым и настоящим. Хотя и был он с головы до ног художник, но он был в то же время этнограф, военный корреспондент и прочее. Его, не скажу, образованность, а осведомленность была огромная. Он говорил свободно обо всем. Говорил умно, дельно. Из всей беседы нашей я вынес впечатление, что я провел время наредкость интересно, что мой собеседник, несмотря на самовлюбленность, во всем оставался большим человеком, таким же и художником», правда далеким от современных ему художников.
Биография Верещагина - это отдельный триллер, с неожиданными поворотами сюжета. Восхищает в нем то, что, несмотря на жизненные перипетии, он неизменно сохранял внутреннюю стойкость и уверенность в себе. Принимая решения, этот человек неуклонно следовал им. Так было дело с отказом от военной карьеры и окончательным решением посвятить себя и свою жизнь искусству, поездками на Восток и многим другим.
Потомок столбовых дворян, Василий Верещагин получил хорошее военное образование, овладел тремя иностранными языками, но отказался от блестящей военной карьеры морского офицера и занялся живописью, вопреки воле отца. Вышел в отставку и в 18 лет поступил в Академию художеств, где приобрел серьезные технические навыки академического рисунка. Безупречная графическая техника стала главным отличием стиля Верещагина. Свое художественное мастерство он совершенствовал в Германии и во Франции. А затем уехал «смотреть жизнь и смерть» на Восток. Из каждой поездки Верещагин привозил этюды с натуры, зарисовки - ценнейший материал для работы над большими картинами. Его кипучая натура искала ярких эмоций, диковин, экзотики, опасных приключений.
22 августа 1867 года Верещагин был зачислен прапорщиком на службу в распоряжение туркестанского генерал-губернатора К.П. фон Кауфмана и командирован в присоединенные к России области Средней Азии. Художник совершил два путешествия в Туркестан - в 1867-1868 и 1869-1870 годах. В первый раз проехав от Оренбурга до Ташкента, он назвал свою поездку «сущей каторгой» из-за трудностей и передряг в пути. Но цель этих мытарств была достигнута: Верещагин не только увидел войну вблизи, но и лично участвовал в военных действиях, став прапорщиком Выручагиным при обороне цитадели Самарканда, за что получил в награду орден св. Георгия 4-й степени.
Больше полугода Верещагин проводит в Средней Азии, зарисовывая портреты местных жителей и ведя подробный путевой дневник. По его мнению, приход русских в эти края имеет огромное гуманитарное значение: работорговля повсеместно запрещается, наиболее жестокие обычаи уходят в прошлое. Вот как Верещагин описывает взгляд на эти изменения жителя Ташкента, у которого он снимал квартиру:
— Последние дни приближаются, – говорит он мне, с отчаянием размахивая руками.
— А! Почему же?
— И вы еще спрашиваете? Да разве вы не видите, что мы уже не господа своим женам? Как только женщину бьют, она сейчас же угрожает уйти к русским.
Вскоре художник становится знатоком плова и с легкостью может отличить представителей разных племен по узорам на одежде. Местные уверены, что он колдун, способный копировать лица. Однако Верещагину порядком наскучило писать, по его выражению, «песок, пыль и пыль». Как раз в это время в Ташкент приходит тревожная весть: бухарский эмир Музаффар объявил русским «священную войну». Генерал Кауфман обрадовался удачному поводу присоединить к своему генерал-губернаторству древний Самарканд, столицу империи Тамерлана. А Верещагин мечтал о своём - увидеть и зарисовать настоящее сражение. Но Самарканд почти без сопротивления сдался русским войскам, бухарский эмир со своей армией покинул город. Кауфман со своей свитой, куда входил и Верещагин, заселился во дворец эмира. И художник, обустроившись на новом месте, стал писать фасады старинных мечетей, отправлял в петербургские газеты призывы к сохранению архитектурного наследия Самарканда, завёл дружбу с местным муллой.
Кауфман, однако, решил продолжить наступление и выдвинулся в поход, оставив в Самарканде гарнизон из 500 человек. Верещагина не взяли в опасный поход по пустыне. Никто и не догадывался, что остающимся в Самарканде угрожает куда большая опасность. Еще до ухода основной части русской армии узбеки начинают собираться на улицах и площадях. Верещагин чувствует, что они что-то затевают: «Невольно бросались в глаза по улицам кружки народа, преимущественно нестарого, жадно слушавшего проповедовавших среди них мулл; (...) явно было, что народ призывался на священную войну с неверными».