Сомнение - это психическое состояние, следствием которого является воздержание от окончательно определённого суждения или раздвоения (троения и т. п.) его становления, из-за неспособности сознания человека сделать однозначный вывод.

А.А. Зиновьев называл сомнение нашей государственной чертой, подчёркивая, что это не не национальная, а именно государственная черта. Она мешает нам начинать дело, начав - доводить его до конца и делать как следует, дойдя до конца - во время остановиться. Может быть, это особенность нашей "сновидческой" цивилизации? Есть такой глагол в английском языке «daydream» - мечтать наяву: это такое состояние, когда вроде бы и не спишь, но и не бодрствуешь. Интересно, как такое состояние описано у Юрия Козлова в романе «Геополитический романс»: вместе со своим народом капитан-вертолетчик Аристархов пребывал в некотором четвертом состоянии: ни жив, не мёртв, не воскрешён. Диковинное, изменчивое, ускользающее состояние сомнения и пребывание "между". То ли живу, то ли нет, то ли смотрю телевизионный сон. Усталые, униженные и преданные своей элитой, мы продолжаем надеяться, что кто-то сделает за нас жизненный выбор, что самим нам не придётся обустраивать свою жизнь. Мы по-русски верим, что всё как-нибудь само устроится, всё будет хорошо. Так мы, кажется, застряли между трагедией и надеждой.

Интересно, что, эту проблему ярко живописал в середине XIX века И.А. Гончаров, рассказав историю Обломова. «Так он попеременно волновался и успокаивался, и наконец в этих примирительных и успокоительных словах «авось», «может быть» и «как-нибудь» Обломов нашёл и на этот раз, как находил всегда, целый ковчег надежд и утешений… Обломову и хотелось бы, чтобы было чисто, да он бы желал, чтобы это сделалось как-нибудь так, незаметно, само собой…»

Вот эта двойственность, неуверенность, лень - это что, «культурная константа»? Выходит, наша задача - из поколения в поколение эту проблему преодолевать, чтобы двигаться дальше. Отказ от преодоления привел, по меткому выражению Веры Галактиновой, к врождённому двоедушию. Оно стало осложнением от вируса национального самоистребления. Мы подхватили этот вирус давно, но по-прежнему наивно полагаем, будто справимся с болезнью, утопив её в роскоши. Мы шли в никуда и теперь это ничто-никуда-низачем наступило. Хотя мы и по этому поводу тоже иногда сомневаемся.

Есть в этом состоянии перманентного сомнения какое-то фундаментальное бессилие. Не то, чтобы слабость побеждённого, но бессилие человека униженного и оскорблённого. У нас отнимают всё больше и больше, а мы даже не сопротивляемся. Необъяснимая русская слабость! Мы пребываем в каком-то непонятном оцепенении, наша воля парализована. Или это какое страшное очарование зла, умножаемого людьми-хищниками, приводит нас в оцепенение? Они разваливают страну, а мы смотрим на наглое непрекрытое воровство почти как на мистическое таинство зла? Требуется невероятное усилие души, чтобы преодолеть свою расслабленность и сомнение. Верный расчёт сатаны не столько в том, что все люди непременно вовлекутся во зло, сколько в том, что они самоустранятся от борьбы со злом, погрязнув в сомнении и оправдывая им своё бездействие.

Мы боимся жизни, сомневаемся и не рискуем сделать её такой, как она должна быть по нашему мнению. Мы всё время ждем команды - сверху, сбоку, кто-то третий должен распорядиться и тогда мы побежим вперёд. Это какой-то миф, существовать в котором можно только ритуальным способом, в полусне, daydreaming. Без команды полное бездействие - в результате горят леса, пропадает национальное достояние, разрушаются культурные памятники, пропадает историческая память - народ как исторический субъект жизни и действия становится лишним. Какое-то страшное смещение в сознании произошло: мы жаждем жизни, но не можем ею насытиться, не берёмся ею управлять и отвечать за неё.

Мы почему-то не живём, как нам удобно. Может, поэтому жизнь у нас делают другие? Только это уже не наша жизнь. Мы живём, как будто нас нет. Мы стали воздухом, которым дышат и который портят другие.

Мы тратим наше время и силы на сомнения, нам не хватает мужества. Не в том смысле, что мы трусы, нет. Просто нужно особое мужество, чтобы встряхнуть себя за шиворот и навести порядок в собственной душе, привести сознание в равновесие, определиться в несовершенной жизни и вести себя сообразно этому определению.

Может, перемена нашей общей участи состоится, если мы каждый начнем медленное движение от пользования жизнью к ответственному пониманию её?