«Так вот он какой, ад! Никогда бы не подумал…
Помните: сера, решетки, жаровня… Чепуха все это.
На кой черт жаровня: ад - это Другие!»

Из монолога Гарсена
Ж.-П. Сартр «За закрытыми дверями»

Умственная пытка страшнее побоев, кнута и оспы, призрак страдания оказывается страшнее ада, в который, по мысли Сартра, может превратиться сосуществование одного человека с другим, испытание инаковостью. Жан-Поль Сартр был атеист и пессимист, и потому в его мире не нашлось места для Иного. Люди у него – объекты друг для друга, а их взаимоотношения – сплошной «ад отчуждения». В пьесе «За закрытыми дверями» нобелевский лауреат вполне справедливо утверждает, что мы куда охотнее находим другого невыносимым потому, что по какому-то параметру он – не мы. Превращая его во врага, мы творим ад на земле.[4]

Известная философская формула личности «я=я» оживает, как только «я» отражается в другом, вступает с ним в разговор. Именно к нему – «другому», чужому – примеривается наше «я», сравнивает его с собой, измеряя градус инаковости. Главное – не испугаться результата замеров, не отвергнуть «чужое», удалившись в предубеждении. Такая реакция – культурный атавизм.

Для человека архаики, пребывавшего в экзистенциале, «мы» – это нормальное состояние. «Свой» мир был понятный и уютный, человек определял себя в бытийственном плане через принадлежность к этому миру, по формуле «я есть свой». Вот эта «свойскость» разделила мир на своих и чужих. Чужие – прореха в бытии – страшат, отвращают, заставляют укрыться в «свое». И человек искренне верил в свою добрую миссию, когда «о-сваивал» чужих, их имущество, землю и т.д. Он наводил порядок, космизировал чужой хаос. Оттуда, из архаики, происходит уверенность, что «чужой» – это обязательно враг, прежде всего в смысле угрозы привычному порядку вещей и знакомому мироустройству. Защита от иного в нашей культуре по-прежнему является фундаментальной необходимостью, присутствие же иного – угроза. Мы принимаем другого лишь в той мере, в какой он подобен нам самим.

В эссе «Сотвори себе врага» Умберто Эко говорит о враждебном «другом» как положительном факторе развития нации: одно из несчастий Италии в ХХ веке, считает мыслитель, состояло в отсутствии врагов у республики. От этого наступила общая расслабленность в народе, застой.[3] Вероятно, сказано это было сгоряча, но основная идея – стимуляция путём самоизоляции в «осаждённом лагере» – звучит достаточно знакомо. Будучи родом из ХХ века, корнями она уходит в древний миф с его бинарными оппозициями – мы и они, свои и чужие. Путь такой намеренной самоизоляция ведет в никуда, он заканчивается исчерпанием своей идентичности и распадом.

Фигура врага иногда используется как необходимый негативный фон, который позволяет обнаружить собственные достоинства в выгодном свете. Это своего рода мобилизация сознания, когда речь идёт уже не просто о неприязни к отверженцу, а о целой системе, где «свое» всегда выходит «светлым» просто потому что оно свое, а «чужое» на его фоне окончательно темнеет, становится злым и враждебным. Это агрессивная темная сила – инфернальное начало. От него нужно спасаться. Спасение возможно только для «своих», объединённых по какому-то признаку (секта, националистические идеи или иные критерии, цементирующие замкнутость меньшинства внутри себя). Такая статичная картина мира не имеет ничего общего с реальностью: место в ней «я» и «другого» определено раз и навсегда, а несовпадение мифа с реальностью, которое обязательно рано или поздно обнаружит себя, может обернуться настоящей трагедией.

Итак, проблема «другого» существует для любой личности, выросшей сознанием до формулы «я=я» (а не «я есть свой»). Такой человек осознает себя источником принятия решений и ответственности за них. Проблема «другого» требует от него решения в трех плоскостях: 1) выстроить отношения с другим («я-ты»); 2) реализовать свою свободу, сделав выбор: устанавливать отношения так или иначе, свобода выбора – общаться или враждовать; 3) инаковость (принятие инаковости «другого» без ущерба для себя). [2] Отказ от решения этой проблемы «обваливает» человека в архаику и ведет к потере себя.

Примерять все на себя – достаточно древняя традиция, возникшая во времена Парменида; который приравнял бытие в философской мысли к сознанию. Пифагор утвердил в сознании человека, что тот есть мера всех вещей. Декарт (первый «позитивист») с формулой cogito ergo sum замкнул все на индивидуальное сознание, а Блез Паскаль окончательно поставил «я» в центр мироздания. Идея вести отсчет мира от своего «я» проверена временем основательно. Двигаясь в этом тренде, в какой-то момент «я» заслонило собой главного Иного – Бога, по отношению к Которому каждое «я» – иное, призванное Богом к общению с Собой и желанное. «Я» получило образ Божий в дар и было призвано достичь подобия, приложив собственные усилия в отклике на призыв к общению.[2]

Но что-то пошло не так уже со времен Адама. Святые отцы утверждают, что человек замкнулся на себе гораздо раньше Парменида и Пифагора, отказавшись принимать другого. Получив в дар разум и свободу, человек решил распорядиться ими на свое усмотрение, в том числе свободой и призванием быть иным. Инаковость – это стремление к уникальности и достижение ее. Предполагалось, что осуществлять ее он будет во взаимоотношениях с другим(и): любить, общаться, творить мир вокруг себя и умножать его благолепие.[1]

Итак, отношения, свобода и инаковость – три столпа человеческой личности в развитии. Адам отказался быть иным по отношению к Богу, захотев быть таким же (Быт. 3;5). Он, по сути, испугался быть другим, в этом страхе и есть корень греха.[2] Адам утвердил себя посредством отвержения Бога (отказался принять Иного со всеми Его требованиями). Адам реализовал свою свободу, сделав выбор в пользу «самости». И «самость» стала основой его бытия (вместо Бога). Так Иной «превратился» для «самостоятельного человека» во врага, стал восприниматься им как угроза жизни. а не ее источник. То же отношение человек перенес на других людей – вспомним крик героя повести Сартра: «Ад – это Другие!» или картину Э. Мунка «Крик».

С тех пор, как в человеческой культуре возобладала «самость» (self), субъект стал господином бытия. Это перевернуло библейскую картину мира с ног на голову: тварь утвердилась над источником жизни – Сущим. На человеческом уровне главным источником внимания стал ощущающий, а не ощущаемое, понимающий, а не понимаемое. Из такого субъективизма впоследствии вырос позитивизм О. Конта и его последователей. На этой основе выстроилась многовековая западная культура. Мысль о том, что мир не крутится вокруг собственной персоны представляется сегодня почти нелепой, а думающий так – маргиналом. От индивидуального сознания отталкивался Э. Гуссерль с его феноменологией, для которого «иной» представлялся объектом желаний и намерений «самости».

От основополагающей роли субъективности отходит Мартин Хайдеггер, он предлагает концепцию «бытия с» и двигает онтологию в направлении Иного: постичь бытие (Dasein) можно лишь прикоснувшись к Иному. Но встреча с Иным, согласно экзистенциалистам (Хайдеггер и вслед за ним Сартр и Камю), происходит в пространстве мира. А значит Иное у них не имеет другой по отношению к человеку (божественной) природы, к которой нужно тянуться снизу вверх, откликаясь на призыв. «Иное» экзистенциалистов не является источником бытия, как это утверждали святые отцы, говоря о Боге.

Отход от сосредоточенности на собственном сознании совершил Мартин Бубер: его «другой» важен не меньше, чем «я». «Я» существует у него лишь в своем отношении с «Ты».[5] Для Бубера неважно, как «я» воспринимает другого в своем сознании, важны – призыв одного и отклик другого. Такая концепция стоит ближе к святоотеческой традиции мысли. Но желание самоопределиться лишь через свои отношения с «другим» таким же, как я – слишком зыбкая почва для онтологии.

Для самостояния человеку необходимо обретение твердой основы без опоры на субъективизм другого, на отношения с ним, особенно если тот враг! Собственная идентичность на контрасте со злом не созидается. Если она вообще созидается...

Постмодерн вполне созвучен интуиции святых отцов в одном – «самость» должна умереть [2]. Но если постмодерн безмерно поощряет разнообразие, где «я» личности растворяется в яркой толпе, а идентичность умирает, то в святоотеческой традиции подход другой. Самость уходит за счет смирения одного перед другим, принятия друг друга в общение. Иной – это не враг, а особенный, уникальный для вечности образ Бога. Он болен грехом, и ненависти достоин грех, а не «другой». В такой картине мира идентичность важна, потому что именно она делает личность устойчивой в мире.

В общении «я» принимает другого во всем его своеобразии, выстраивает с ним отношения свободно, по любви. Растворения друг в друге не происходит. Наоборот, общаясь, один видит в другом себя. Тогда как постмодерн, живущий движением и постоянным изменением ради изменения, оставляет «иного» позади, игнорирует его идентичность. Истоки, цель, глубина личности не важны, личность не важна! Важна новизна в дурной череде перемены декораций; здесь инаковость ведет в пустыню одиночества, где нет ни врагов, ни друзей. Какое уж там общение...

Различие не требует и не предполагает разделения. Когда различие становится разделением, общение сводится к поддержанию мирного существования. Об этом красноречиво свидетельствует положение дел в мире. Но, соглашаясь на различие, необходимо перестать его бояться. Позволить другому быть иным возможно только в любви. Только любя другого, мы позволяем ему быть собой, не подгоняя его под себя, но поощряя его уникальность. Любовь выводит нас за пределы «самости», мы вольны сделать этот выход. Поступая таким образом, мы утверждаем иного, а не враждуем с ним. Любовь в данном случае – это не чувство или расположение к другому. Это скорее дар, получаемый от другого (или даваемый ему), как подтверждение наших отношений. В любви «я» подтверждает существование иного во всей его уникальности и существует само, утверждаемое таким же образом «иным». Нас любят за нашу инаковость и поощряют ее тем самым к развитию, ей ничто не угрожает. [1,2]

«Совершенная любовь изгоняет страх» (1 Ин.4;18). Страх перед иным побеждает только любовь, то есть принятие нас иным и нами – иного как абсолютной необходимости для нашего существования во всем его своеобразии.
_________________________
Подготовила Анна Навашина на основе:

1. Максим Исповедник. Мистагогия.

2. Иоанн Зизиулас. Общение и инаковость.

3. Умберто Эко. Сотвори себе врага.

4. Жан-Поль Сартр. За закрытыми дверями.

5. Мартин Бубер. Я и ты.