Информация о наборе в группу
Расписании мероприятий
Исследованиях
Расписании мероприятий
Исследованиях
Оставьте Ваш вопрос, мы ответим Вам в ближайшее время.
Кто я?
К вопросу о культурной самоидентификации
К вопросу о культурной самоидентификации
Наша культура - это то, что определяет нас или то, что определяем мы, создавая её? Вероятно, это взаимосвязанные явления, как сообщающиеся сосуды. Культура вырастает на корне традиции, мы её постигаем, меняем её образы, осовременивая их на базе культурного багажа прошлого. Разговор о продолжающемся с советских времен культурном безвременье довольно категоричен и не совсем оправдан. Это след пессимизма или даже нигилизма в национальном характере, эхо нашей «древнерусской тоски».
С чем мы себя отождествляем сегодня в попытке культурной самоидентификации?
Можно ли «вскрыть» культурный код нации, матрицу её основных жизненных смыслов?
Безусловно, есть вечные символы, которые резонируют с нашей душой, вызывая отклик (образ необъятных просторов русской земли, широкие реки и синие озера, березовая роща, колокольный звон). На чувственном уровне, это, вероятно, и есть сигналы вневременного культурного кода: увидел и ощутил свою принадлежность этому миру, свое свойство. А на рациональном уровне как быть?
Есть некая псевдосреда, существующая между реальностью и человеком, опытно её не прожившем. Эта псевдосреда возникает самостоятельно или формируется вполне намеренно и направленно (СМИ, например). Она задает информационные фильтры и формирует интерпретационные матрицы, облегчая восприятие происходящего вокруг. Основной рабочий инструмент этой среды - культурный стереотип. Кем он формируется и для кого, на основании чего и зачем? Формирование этой посреднической псевдосреды, облегчающей и иногда направляющей понимание человеком происходящего - вопрос тончайшей культурной, социальной, антропологической и политологической настройки. Феномен «общественного мнения» и структура псевдосреды очень глубоко и всестороннее рассмотрен Уолтером Липпманном в его книге «Public Opinion». Книжка, конечно, древняя, но аналитика и выводы вполне актуальны и сегодня, в современном обществе спектакля.
В нашем случае, в качестве санкционированного властью образа будущего для России, в числе прочего, предложен ориентир на культурную традицию. Не касаясь политической стороны вопроса и оставаясь в пространстве культуры, можно сказать, что культурный традиционализм (семейные ценности, любовь к родине, патриотизм как ее следствие, отказ от морального релятивизма, неприятие культурного империализма и агрессии извне, поиск своей уникальной коллективной идентичности) - это позиция консерватора, идейно довольно крепкая в назревающей войне культур. Но насколько она созвучна настроениям в обществе и чьим именно? Среднего класса - оплота демократии, которого почти нет? К кому из нас обращена идея консерватизма?
Культура любого общества вырастает на традиции, на неё опирается. Традиция духовная, культурная - это то, что составляет культурное ядро общества. На нее же опирается, наверное, каждый человек в попытке обрести свой образ и вписаться в некоторую культурную идентичность. Но замыкание на традиции приведет к вырождению, можно так и задохнуться. Вокруг сегодня такое разнообразие возможностей, стилей, традиций в отсутствие некоего фундаментального метанарратива, задающего культурный код (ценностные стандарты, этикет и образование и проч). Некоторых такая «свобода» погружает в состояние в китча - когда имеет место внешняя стилизация под традицию, без сохранения её содержания и глубинных смыслов.
Традиция сегодня часто воспринимается обывателем как искусственное ограничение свободного самовыражения человека, а не сосредоточение культурного опыта поколений. Когда традиции теряют силу и преобладает свободный выбор образа жизни, это затрагивает ощущение человеком себя как личности. Традиция перестала регламентировать жизнь нашей культурной общности. Попадая в общий мультикультурный котел, традиция сегодня растворяется в нескончаемом потоке ролей, образов, смыслов. Общество смешанных культур и взглядов (мультикультурализм) превращается в информационный ресурс: человек теоретически свободен в нем построить свой собственный образ «я», идентифицировать себя как хочет. Но в реальности это сделать не может, так как у него нет маяков, нет образов и отправных точек с очевидной вечной ценностью. Формирование себя превращается в произвольное конструирование без стратегии и сверхзадачи. Что из этого получится - остается дождаться и посмотреть!..
В развитие темы, ниже мы приводим достаточно интересный текст Андрея Архангельского, написанный им для деловой газеты "Взгляд" в 2008 году. Это рассуждения журналиста на тему культуры среднего класса в России. Автор крупными яркими мазками делает зарисовку "средней культуры" и приходит к выводу, что она не состоялась.
С чем мы себя отождествляем сегодня в попытке культурной самоидентификации?
Можно ли «вскрыть» культурный код нации, матрицу её основных жизненных смыслов?
Безусловно, есть вечные символы, которые резонируют с нашей душой, вызывая отклик (образ необъятных просторов русской земли, широкие реки и синие озера, березовая роща, колокольный звон). На чувственном уровне, это, вероятно, и есть сигналы вневременного культурного кода: увидел и ощутил свою принадлежность этому миру, свое свойство. А на рациональном уровне как быть?
Есть некая псевдосреда, существующая между реальностью и человеком, опытно её не прожившем. Эта псевдосреда возникает самостоятельно или формируется вполне намеренно и направленно (СМИ, например). Она задает информационные фильтры и формирует интерпретационные матрицы, облегчая восприятие происходящего вокруг. Основной рабочий инструмент этой среды - культурный стереотип. Кем он формируется и для кого, на основании чего и зачем? Формирование этой посреднической псевдосреды, облегчающей и иногда направляющей понимание человеком происходящего - вопрос тончайшей культурной, социальной, антропологической и политологической настройки. Феномен «общественного мнения» и структура псевдосреды очень глубоко и всестороннее рассмотрен Уолтером Липпманном в его книге «Public Opinion». Книжка, конечно, древняя, но аналитика и выводы вполне актуальны и сегодня, в современном обществе спектакля.
В нашем случае, в качестве санкционированного властью образа будущего для России, в числе прочего, предложен ориентир на культурную традицию. Не касаясь политической стороны вопроса и оставаясь в пространстве культуры, можно сказать, что культурный традиционализм (семейные ценности, любовь к родине, патриотизм как ее следствие, отказ от морального релятивизма, неприятие культурного империализма и агрессии извне, поиск своей уникальной коллективной идентичности) - это позиция консерватора, идейно довольно крепкая в назревающей войне культур. Но насколько она созвучна настроениям в обществе и чьим именно? Среднего класса - оплота демократии, которого почти нет? К кому из нас обращена идея консерватизма?
Культура любого общества вырастает на традиции, на неё опирается. Традиция духовная, культурная - это то, что составляет культурное ядро общества. На нее же опирается, наверное, каждый человек в попытке обрести свой образ и вписаться в некоторую культурную идентичность. Но замыкание на традиции приведет к вырождению, можно так и задохнуться. Вокруг сегодня такое разнообразие возможностей, стилей, традиций в отсутствие некоего фундаментального метанарратива, задающего культурный код (ценностные стандарты, этикет и образование и проч). Некоторых такая «свобода» погружает в состояние в китча - когда имеет место внешняя стилизация под традицию, без сохранения её содержания и глубинных смыслов.
Традиция сегодня часто воспринимается обывателем как искусственное ограничение свободного самовыражения человека, а не сосредоточение культурного опыта поколений. Когда традиции теряют силу и преобладает свободный выбор образа жизни, это затрагивает ощущение человеком себя как личности. Традиция перестала регламентировать жизнь нашей культурной общности. Попадая в общий мультикультурный котел, традиция сегодня растворяется в нескончаемом потоке ролей, образов, смыслов. Общество смешанных культур и взглядов (мультикультурализм) превращается в информационный ресурс: человек теоретически свободен в нем построить свой собственный образ «я», идентифицировать себя как хочет. Но в реальности это сделать не может, так как у него нет маяков, нет образов и отправных точек с очевидной вечной ценностью. Формирование себя превращается в произвольное конструирование без стратегии и сверхзадачи. Что из этого получится - остается дождаться и посмотреть!..
В развитие темы, ниже мы приводим достаточно интересный текст Андрея Архангельского, написанный им для деловой газеты "Взгляд" в 2008 году. Это рассуждения журналиста на тему культуры среднего класса в России. Автор крупными яркими мазками делает зарисовку "средней культуры" и приходит к выводу, что она не состоялась.
Андрей Архангельский. Провал средних
Андрей Архангельский: Провал средних
3 января 2009
Деловая газета «Взгляд»
Я долго примеривался, как бы избежать в итоговой статье слов «финансовый кризис»: ведь культура развивается по своим внутренним законам, независимо от политической или экономической конъюнктуры. В этом смысле главным итогом 2008 года можно считать поражение культуры среднего класса в России
Прежде надо пояснить, что мы понимаем под словами «культура среднего класса». Гегемоном демократического общества, как известно, является средний класс. Если он – наиболее сознательная и активная часть общества, значит, оказывает решающее влияние на все сферы жизни, тем самым формируя собственную культуру. Вначале – культуру потребления, обслуживания, быта; затем с неизбежностью требуя и своей литературы, кино и театра, собственных авторов, певцов, художников.
Есть три ключевых параметра, по которым исчисляется принадлежность человека к среднему классу: уровень доходов, образование, самоидентификация.
Собственная культура нужна среднему классу именно для самоидентификации – «через культуру» проще осознавать свою причастность к социальной группе на основе общих идей и ценностей.
Если у двух менеджеров одинаковые автомобили и дипломы, это еще не гарантирует общности их убеждений в отношении, например, свободы слова или соблюдения прав человека. Но если оба менеджера по своей воле пришли, к примеру, на спектакль «Один день Ивана Денисовича» в театре «Практика», это уже означает, что, по крайней мере, они сходятся в оценке прошлого свой страны и понимают, что это не должно повториться. Так – пусть даже от обратного – формируются общие ценности и принципы среднего класса.
В собственном смысле культура среднего класса – это компромисс между культурой высокой и низкой, естественное следствие демократизации культуры в ХХ веке. В России на месте «средней» культуры долгое время зияла дыра: в русской литературе, как говорил Борис Акунин, либо «Братья Карамазовы», либо «Братва на шухере». Пугачева на всех каналах в новогоднюю ночь – либо Венский филармонический оркестр по каналу «Культура».
Ни того, ни другого менеджер не приемлет: он требует чего-то третьего, промежуточного варианта, каковым, например, в академическом искусстве является музыка аргентинского композитора Астора Пьяцоллы. Это, так сказать, одновременно легко и престижно: идеальный компромисс для тех, кто хочет «настоящей» музыки, но еще не вполне готов к полноценной встрече с ней. Или вот тот же Акунин: адаптация, дайджестирование культурных концептов XIX века, а также язык – более изощренный, чем язык детективов или иронических историй, но в то же время мы понимаем, что это все же изящная «игра в культуру». Акунин ничего не открывает, не создает нового: он – посредник; он лишь, так сказать, приобщает к запаху XIX века, к запаху высокой культуры прошлого, однако делает это мастерски, за что и любим средним классом. Ну и, наконец, символ, воплощение самого понятия «средней» культуры в России – театральные опусы Гришковца − вот поистине находка, вот подарок менеджерам: нечто очень доступное и искреннее, затрагивающее в то же время серьезные, почти философские проблемы. «Прислушайтесь к себе, – словно говорит Гришковец в своих спектаклях, − даже самые ничтожные, обычные наши переживания или воспоминания ценны, достойны восхищения, а поэтому мы – хорошие!»
Но «позитивность» тоже надоедает, природа требует выхода отрицательной энергии, и «средняя» культура с радостью дает ей выход, затевая игру в антибуржуазность: это то, что воплотил в своих романах Бегбедер, а затем и у нас Сергей Минаев; в поп-музыке – Шнур и отчасти Земфира, которая также скрашивает здоровую агрессию искренностью и рефлексией.
Типичным произведением «средней» культуры был роман Оксаны Робски «Кежуал» (2003 год): это был акт общечеловеческой солидарности, рука дружбы, протянутая из-за рублевского забора, признание того, что богатство не отменяет страданий, сложных и противоречивых чувств, знакомых всякому человеку. Итак, «средняя» культура, как мы видим, выполняет еще и важную социальную функцию – посредническую: она примиряет классовые противоречия, снимает агрессию в обществе. «Средняя» культура – это культура дайджеста, пересказа, адаптации; в этом смысле любой сериал, снятый по мотивам известного художественного произведения, экранизация Достоевского или братьев Стругацких также есть проявление «средней» культуры.
Все современное искусство, называемое в простонародье «арт», изначально рассчитано именно на представителя среднего класса: это перевод важнейших проблем общества на язык жеста, сознательное упрощение, даже вульгаризация «вечных вопросов». Используя язык и сюжеты массовой культуры, современное искусство избегает, таким образом, излишнего пафоса и серьезности, но в то же время умудряется говорить о вещах серьезных: о свободе, смерти, выборе. При желании творчество арт-группы «Синие носы» или АЕС может восприниматься как стеб – что не отменяет актуальности, серьезности их высказывания. Средняя культура двулика, дуальна, реверсна; она максимально удобна, проста для восприятия.
С юмором – все то же самое. Петросян для среднего класса – это дурной тон, к тому же язык прошлого: для среднего класса неактуальны шутки о теще и зяте, и над словом «лизинг» он едва ли будет смеяться до колик. А вот Жванецкий с его интеллектуальной насыщенностью, тонкостью − для менеджера слишком сложен, замысловат. На роль компромисса между низким и высоким юмором идеально подходил «Комеди клаб» − еще один, наряду с Гришковцом, символ «средней» культуры в России. Это, согласимся, жесткое, провокационное, на грани фола, но в то же время и не лишенное интеллектуализма, самобытной эстетики развлечение: оно правдиво, жизненно, демократично, свободно от многих устаревших табу, оставшихся от советского времени.
Добавим сюда театр «Практика» Эдуарда Боякова и сходные с ним – которые противостоят «академичности» старого театра, но в то же время задаются ничуть не менее серьезными вопросами, и мы получим совершенно замкнутый цикл «средней» культуры, которая до 2008 года в России хотя и неуверенно, но существовала.
2008 год стал годом тотального поражения «средней» культуры, годом ее размывания, массовизации и гламуризации. Сегодня можно утверждать, что в качестве институции эта культура в России не закрепилась, не состоялась, причем это было заметно еще до всякого кризиса. Например, роман Гришковца «Асфальт» (2008 год), ставивший своей целью именно воспеть героя среднего класса, вышел таким беспомощным, таким безгласным, полым, что впору назвать его скорее приговором среднему классу. Если роман «Рубашка» или сборник рассказов «Планка» давали, казалось бы, надежду на осуществление «новому человеку» − ему только нужно было немного поднатужиться, собраться, то «Асфальт» стал гимном отсутствию личности, торжеством освобождения от индивидуальности. Главная отличительная черта героев романа − их заурядность, которую автор только усугубил, доведя затею до полного абсурда, а героев – до состояния почти овощного существования, обнулив в них даже то человеческое, что еще было.
Далее: невнятная книга Бориса Акунина, политизация и гламуризация Сергея Минаева, окончательное исчезновение из телевизора (а значит, из повседневного обихода) Земфиры и Шнура (который еще и распустил группу «Ленинград»). А также – почти полное опопсение и огламуривание «Комеди-клаба»: сегодня его фронтмены радостно поют в компании с Пугачевой и Ильей Резником, а также оттачивают мастерство в роли ведущих новогодних телевизионных шоу − куда только подевались их здоровый цинизм, провокационность, острый язык и острые темы?
Попытки создать новый формат «среднего» кино: «Самый лучший фильм», «Гитлер Капут» и даже якобы серьезный «Платон» − оказались безуспешными, говорить о каких-либо художественных достоинствах тут не приходится. Робски выпустила еще один посредственный роман. О гламуризации журнала «Афиша», бывшего когда-то флагманом «средней» культуры, я уже писал во ВЗГЛЯДе. (С другой стороны, «Русская жизнь», претендовавшая стать журналом для «патриотически настроенных менеджеров», постепенно сдвигается в сторону классического для советской интеллигенции 90-х годов формата «жалобной книги»). Как мы видим, ниша «средней» культуры никак не хочет заполняться: все явления, возникающие в этом сегменте, вскоре либо поглощаются массовой культурой, либо маргинализируются. Исключение, пожалуй, составляет лишь современный театр – например, недавняя постановка «Рассказов Шукшина» режиссера Херманиса в Театре Наций − типичный пример именно адаптирования, дайджестирования, приспособления литературы ХХ века к возможностям современного человека, представителя среднего класса.
2008 год подтвердил, что культура среднего класса оказалась совершенно не жизнеспособной, и кризис это лишь подчеркнул: культура среднего класса не состоялась, она не закрепилась в языке, эстетике и этике – не потому ли, что нежизнеспособным оказался сам средний класс?.. Квартиры, машины и кредиты сделали богаче его представителей, но не превратили их в сообщество людей с внятными установками и целями. Этого не случилось именно из-за отсутствия у среднего класса общих ценностей и убеждений, коллективных представлений о норме, о добре и зле, если говорить совсем уж просто. В моральном смысле российский средний класс оказался колоссом на глиняных ногах – без внутреннего стержня, без идей и желаний, кроме одного: желания материального насыщения. И эта оглушительная тишина, наступившая после Нового года, о которой пишет мой коллега Михаил Бураргин, в первую очередь накроет именно средний класс.
Однако именно это катастрофическое моральное состояние среднего класса и дает нам своего рода экзистенциальную надежду: ситуация немоты, отчаяния, неприкаянности, пограничное состояние, как учили нас классики, − именно и может парадоксальным образом сделать для сознания среднего класса то, чего не сделали сытые годы. Моральный кризис поможет среднему классу задать ключевые, базовые вопросы самому себе. Что я? Кто я? Чего я хочу от жизни?
Эти вопросы и могут стать толчком к тому самому процессу самоидентификации, ускорить процесс самопостижения, без чего по-настоящему не может состояться ни средний класс, ни его культура.
Деньги, достаток, довольство не могли поставить перед человеком эти вопросы − как прозорливо заметил Фукуяма, между ростом материального благосостояния и формированием ценностных установок нет прямой зависимости. Но, может быть, внутреннее потрясение способно сотворить это чудо социального прозрения? Выйдет ли из этих потрясений средний класс более сознательным, морально сильным, с внятно сформулированными ценностями – или же он растворится в массовом бездумье, в пофигизме и дремоте? Это самая большая интрига 2009 года – и мы сможем вместе понаблюдать за ее разрешением в новом году.
3 января 2009
Деловая газета «Взгляд»
Я долго примеривался, как бы избежать в итоговой статье слов «финансовый кризис»: ведь культура развивается по своим внутренним законам, независимо от политической или экономической конъюнктуры. В этом смысле главным итогом 2008 года можно считать поражение культуры среднего класса в России
Прежде надо пояснить, что мы понимаем под словами «культура среднего класса». Гегемоном демократического общества, как известно, является средний класс. Если он – наиболее сознательная и активная часть общества, значит, оказывает решающее влияние на все сферы жизни, тем самым формируя собственную культуру. Вначале – культуру потребления, обслуживания, быта; затем с неизбежностью требуя и своей литературы, кино и театра, собственных авторов, певцов, художников.
Есть три ключевых параметра, по которым исчисляется принадлежность человека к среднему классу: уровень доходов, образование, самоидентификация.
Собственная культура нужна среднему классу именно для самоидентификации – «через культуру» проще осознавать свою причастность к социальной группе на основе общих идей и ценностей.
Если у двух менеджеров одинаковые автомобили и дипломы, это еще не гарантирует общности их убеждений в отношении, например, свободы слова или соблюдения прав человека. Но если оба менеджера по своей воле пришли, к примеру, на спектакль «Один день Ивана Денисовича» в театре «Практика», это уже означает, что, по крайней мере, они сходятся в оценке прошлого свой страны и понимают, что это не должно повториться. Так – пусть даже от обратного – формируются общие ценности и принципы среднего класса.
В собственном смысле культура среднего класса – это компромисс между культурой высокой и низкой, естественное следствие демократизации культуры в ХХ веке. В России на месте «средней» культуры долгое время зияла дыра: в русской литературе, как говорил Борис Акунин, либо «Братья Карамазовы», либо «Братва на шухере». Пугачева на всех каналах в новогоднюю ночь – либо Венский филармонический оркестр по каналу «Культура».
Ни того, ни другого менеджер не приемлет: он требует чего-то третьего, промежуточного варианта, каковым, например, в академическом искусстве является музыка аргентинского композитора Астора Пьяцоллы. Это, так сказать, одновременно легко и престижно: идеальный компромисс для тех, кто хочет «настоящей» музыки, но еще не вполне готов к полноценной встрече с ней. Или вот тот же Акунин: адаптация, дайджестирование культурных концептов XIX века, а также язык – более изощренный, чем язык детективов или иронических историй, но в то же время мы понимаем, что это все же изящная «игра в культуру». Акунин ничего не открывает, не создает нового: он – посредник; он лишь, так сказать, приобщает к запаху XIX века, к запаху высокой культуры прошлого, однако делает это мастерски, за что и любим средним классом. Ну и, наконец, символ, воплощение самого понятия «средней» культуры в России – театральные опусы Гришковца − вот поистине находка, вот подарок менеджерам: нечто очень доступное и искреннее, затрагивающее в то же время серьезные, почти философские проблемы. «Прислушайтесь к себе, – словно говорит Гришковец в своих спектаклях, − даже самые ничтожные, обычные наши переживания или воспоминания ценны, достойны восхищения, а поэтому мы – хорошие!»
Но «позитивность» тоже надоедает, природа требует выхода отрицательной энергии, и «средняя» культура с радостью дает ей выход, затевая игру в антибуржуазность: это то, что воплотил в своих романах Бегбедер, а затем и у нас Сергей Минаев; в поп-музыке – Шнур и отчасти Земфира, которая также скрашивает здоровую агрессию искренностью и рефлексией.
Типичным произведением «средней» культуры был роман Оксаны Робски «Кежуал» (2003 год): это был акт общечеловеческой солидарности, рука дружбы, протянутая из-за рублевского забора, признание того, что богатство не отменяет страданий, сложных и противоречивых чувств, знакомых всякому человеку. Итак, «средняя» культура, как мы видим, выполняет еще и важную социальную функцию – посредническую: она примиряет классовые противоречия, снимает агрессию в обществе. «Средняя» культура – это культура дайджеста, пересказа, адаптации; в этом смысле любой сериал, снятый по мотивам известного художественного произведения, экранизация Достоевского или братьев Стругацких также есть проявление «средней» культуры.
Все современное искусство, называемое в простонародье «арт», изначально рассчитано именно на представителя среднего класса: это перевод важнейших проблем общества на язык жеста, сознательное упрощение, даже вульгаризация «вечных вопросов». Используя язык и сюжеты массовой культуры, современное искусство избегает, таким образом, излишнего пафоса и серьезности, но в то же время умудряется говорить о вещах серьезных: о свободе, смерти, выборе. При желании творчество арт-группы «Синие носы» или АЕС может восприниматься как стеб – что не отменяет актуальности, серьезности их высказывания. Средняя культура двулика, дуальна, реверсна; она максимально удобна, проста для восприятия.
С юмором – все то же самое. Петросян для среднего класса – это дурной тон, к тому же язык прошлого: для среднего класса неактуальны шутки о теще и зяте, и над словом «лизинг» он едва ли будет смеяться до колик. А вот Жванецкий с его интеллектуальной насыщенностью, тонкостью − для менеджера слишком сложен, замысловат. На роль компромисса между низким и высоким юмором идеально подходил «Комеди клаб» − еще один, наряду с Гришковцом, символ «средней» культуры в России. Это, согласимся, жесткое, провокационное, на грани фола, но в то же время и не лишенное интеллектуализма, самобытной эстетики развлечение: оно правдиво, жизненно, демократично, свободно от многих устаревших табу, оставшихся от советского времени.
Добавим сюда театр «Практика» Эдуарда Боякова и сходные с ним – которые противостоят «академичности» старого театра, но в то же время задаются ничуть не менее серьезными вопросами, и мы получим совершенно замкнутый цикл «средней» культуры, которая до 2008 года в России хотя и неуверенно, но существовала.
2008 год стал годом тотального поражения «средней» культуры, годом ее размывания, массовизации и гламуризации. Сегодня можно утверждать, что в качестве институции эта культура в России не закрепилась, не состоялась, причем это было заметно еще до всякого кризиса. Например, роман Гришковца «Асфальт» (2008 год), ставивший своей целью именно воспеть героя среднего класса, вышел таким беспомощным, таким безгласным, полым, что впору назвать его скорее приговором среднему классу. Если роман «Рубашка» или сборник рассказов «Планка» давали, казалось бы, надежду на осуществление «новому человеку» − ему только нужно было немного поднатужиться, собраться, то «Асфальт» стал гимном отсутствию личности, торжеством освобождения от индивидуальности. Главная отличительная черта героев романа − их заурядность, которую автор только усугубил, доведя затею до полного абсурда, а героев – до состояния почти овощного существования, обнулив в них даже то человеческое, что еще было.
Далее: невнятная книга Бориса Акунина, политизация и гламуризация Сергея Минаева, окончательное исчезновение из телевизора (а значит, из повседневного обихода) Земфиры и Шнура (который еще и распустил группу «Ленинград»). А также – почти полное опопсение и огламуривание «Комеди-клаба»: сегодня его фронтмены радостно поют в компании с Пугачевой и Ильей Резником, а также оттачивают мастерство в роли ведущих новогодних телевизионных шоу − куда только подевались их здоровый цинизм, провокационность, острый язык и острые темы?
Попытки создать новый формат «среднего» кино: «Самый лучший фильм», «Гитлер Капут» и даже якобы серьезный «Платон» − оказались безуспешными, говорить о каких-либо художественных достоинствах тут не приходится. Робски выпустила еще один посредственный роман. О гламуризации журнала «Афиша», бывшего когда-то флагманом «средней» культуры, я уже писал во ВЗГЛЯДе. (С другой стороны, «Русская жизнь», претендовавшая стать журналом для «патриотически настроенных менеджеров», постепенно сдвигается в сторону классического для советской интеллигенции 90-х годов формата «жалобной книги»). Как мы видим, ниша «средней» культуры никак не хочет заполняться: все явления, возникающие в этом сегменте, вскоре либо поглощаются массовой культурой, либо маргинализируются. Исключение, пожалуй, составляет лишь современный театр – например, недавняя постановка «Рассказов Шукшина» режиссера Херманиса в Театре Наций − типичный пример именно адаптирования, дайджестирования, приспособления литературы ХХ века к возможностям современного человека, представителя среднего класса.
2008 год подтвердил, что культура среднего класса оказалась совершенно не жизнеспособной, и кризис это лишь подчеркнул: культура среднего класса не состоялась, она не закрепилась в языке, эстетике и этике – не потому ли, что нежизнеспособным оказался сам средний класс?.. Квартиры, машины и кредиты сделали богаче его представителей, но не превратили их в сообщество людей с внятными установками и целями. Этого не случилось именно из-за отсутствия у среднего класса общих ценностей и убеждений, коллективных представлений о норме, о добре и зле, если говорить совсем уж просто. В моральном смысле российский средний класс оказался колоссом на глиняных ногах – без внутреннего стержня, без идей и желаний, кроме одного: желания материального насыщения. И эта оглушительная тишина, наступившая после Нового года, о которой пишет мой коллега Михаил Бураргин, в первую очередь накроет именно средний класс.
Однако именно это катастрофическое моральное состояние среднего класса и дает нам своего рода экзистенциальную надежду: ситуация немоты, отчаяния, неприкаянности, пограничное состояние, как учили нас классики, − именно и может парадоксальным образом сделать для сознания среднего класса то, чего не сделали сытые годы. Моральный кризис поможет среднему классу задать ключевые, базовые вопросы самому себе. Что я? Кто я? Чего я хочу от жизни?
Эти вопросы и могут стать толчком к тому самому процессу самоидентификации, ускорить процесс самопостижения, без чего по-настоящему не может состояться ни средний класс, ни его культура.
Деньги, достаток, довольство не могли поставить перед человеком эти вопросы − как прозорливо заметил Фукуяма, между ростом материального благосостояния и формированием ценностных установок нет прямой зависимости. Но, может быть, внутреннее потрясение способно сотворить это чудо социального прозрения? Выйдет ли из этих потрясений средний класс более сознательным, морально сильным, с внятно сформулированными ценностями – или же он растворится в массовом бездумье, в пофигизме и дремоте? Это самая большая интрига 2009 года – и мы сможем вместе понаблюдать за ее разрешением в новом году.